Тигры и кот в родной поликлинике (поклон шаталовцам)

Дорогие читатели!
Сегодня Марианна Карповна Браславская снова с нами, и мы можем познакомиться и получить удовольствие от её очередного очерка, посвященного истории города Екатеринбурга, его славным людям, и психологии (как неотъемлемой части жизни). Марианна Карповна - ровесница Михаилу Ефимовичу Литваку -  активный и жизнедеятельный человек всю свою жизнь. Я получила наслаждение от юмора и искренности, хотя порой подступали и слезы. Галина Китаева.

 

В начало Дао искусствоведа

"Газета «Вечерний Свердловск» от 24 февраля 1964 года: «В нашем городе впервые в мировой практике построена тепломагистраль, рассчитанная на работу по однотрубной схеме с температурой сетевой воды 180 градусов и давлением в 16 атмосфер. Длина магистрали от ее начала на электростанции СУГРЭС до последнего потребителя в городе составит к концу строительства 32 километра в одном направлении, а в общем все разветвления по городу составят боле 1000 километров». Далее сообщалось, что этот уникальный проект разработан в отделе теплофикации института УралТЭП. Одним из авторов изоляционных материалов для сбережения температуры воды является мой папа – Карп Соломонович Кунин.

Еще в процессе работы над этим проектом папе предложили квартиру на выбор: либо в новостройке около УПИ, либо за ипподромом в одном из добротных домов, построенных немецкими военнопленными в 1952-1954 годах на месте бывшей городской свалки.

Летом 1962 года наша семья: папа, мама, бабушка Зина (Зисел), братик и я покинула очень любимую, но с печным отоплением, квартиру по ул. Народной Воли и переехала в Ивдельский переулок, переименованный позже в улицу Хомякова (в честь героя ВОВ).

На углу нашего переулка и улицы Московской оказалась районная поликлиника, обслуживающая огромную территорию Верх-Исетского района, а мы практически проживаем во дворе поликлиники. Выбор был сделан правильный. Сейчас, когда я редактирую текст за окном 2022 год, т.е. у меня 60 лет «стажа» общения с врачами и медперсоналом поликлиники № 2 (далее по тексту П. 2).

Мысли написать о «нашей» поликлинике появились давно. Много раз мне приходилось защищать ее от вечно недовольных соседей. Их раздражение, вызванное болями, недомоганием еще как-то можно понять. Но, когда один молодой медик, как бы, между прочим, сказал: «Перестаньте ходить по врачам своей поликлиники, в вашем случае они помочь не могут, а хороших поликлиник вообще не бывает», – чувство обиды за П. 2 захлестнуло меня.

При следующей встрече с ним я энергично стала отстаивать свое мнение о несправедливом и во многом предвзятом отношении к врачам в районных поликлиниках. Выслушав меня, он сказал: «Вы, похоже, созидающий человек. Я бы посоветовал Вам писать, писать постоянно. Когда идет творческий процесс, мозг переключается на него и боли уходят». Почти два десятка лет этот доктор (редкой профессии кинестезиолог), избавляет меня за пятиминутный сеанс от очередного приступа шейного остеохондроза. Настоящий волшебник! У нас сложились добрые отношения. Это ему я обязана радостью написания за истекшее двадцатилетие все новых и новых текстов.

Нежной дружбой одарила меня когда-то давно Ираида Семеновна Финкельштейн: член СХ, талантливый живописец, прекрасный педагог, много лет преподававшая в Свердловском художественном училище. На свои дни рождения она приглашала бывших учеников, ставших известными художниками еще при ее жизни. С нескрываемым интересом я рассматривала на стенах скромной квартиры портреты, пейзажи, натюрморты. В них открывались нюансы красивой и сложной биографии Ираиды Семеновны. Ее дочь – Лариса Давыдовна Нечкина, стала для меня больше, чем приятельница. Как-то, поздравляя меня с очередным днем рождения, она сказала: «Пишите, в свое удовлетворение, в наше удовольствие». Получить такое пожелание от кандидата физико-математических наук, старшего научного сотрудника Института физики металлов УрОРАН, конечно, приятно.

Задуманное эссе сразу переросло в небольшую книжку. Новая редакция сделана спустя почти два десятилетие начинается с рассказа о начале трудового пути автора, чтобы читатель представлял, с кем имеет дело. Через автобиографию моей неуемной деятельности в разных сферах, проступают черты того времени. Эссе обросло важными, как мне кажется, размышлениями, в том числе, по поводу ухода в мир иной, а также практическими советами общения с врачами.

Итак. Незадолго до переезда в новую квартиру, в том же 1962 году, я окончила Горно-металлургический техникум им. И.И. Ползунова, получив специальность техника электромеханика. Рабочее название – наладчик контрольно-измерительных приборов, сокращенно киповец.

Тогда всех учащихся в обязательном порядке распределяли по предприятиям. Меня не направили, а обменяли! на необходимые техникуму панели-стенды для установки приборов. Похоже, что другого решения у этой проблемы не было. Взамен СПКБ Уралмонтажавтоматики (Специальное проектно-конструкторское бюро), выпускающее на своем заводе эти панели, получило в моем лице лаборанта. С этого замечательного казуса началась моя долгая трудовая деятельность длиною в сорок с лишним лет.

Первые месяцы работы в лаборатории № 6 СПКБ я чертила под руководством главного конструктора, воплощая его многочисленные идеи. «Хорошая мысля приходит опосля» – говорил он, подходя к моему кульману. Это означало, что выполненные чертежи больше не нужны. Новая идея, новые чертежи и так до бесконечности. Наконец, терпение лопнуло и у начальства. Меня перевели в другое подразделение этой же лаборатории, в котором были разработаны приборы для регулирования автоматической подачи газа в мартеновские печи. Завод Уралмонтажавтоматики выпустил опытную партию приборов. Необходимо была их обкатка, проверка на месте, когда приборы должны непрерывно работать без отключения 72 часов. У меня начались длительные командировки в Нижний Тагил. Днем дежурили мои старшие сотрудники, а я – в ночную смену. Вскоре сталевары взмолились: «Да, заберите от нас этого глазастика, она совсем не спит, а при ней мы не можем перейти на ручную подачу газа».

Мое скромное участие в получении стали сказалось много позже. Получив диплом искусствоведа, я проводила экскурсии на городских, областных выставках. И, каждый раз, даже если это уже была не первая экскурсия за день, у картин свердловских художников, где герои – сталевары, мой голос предательски дрожал, выдавая непреходящее чувство любви, восхищение настоящей мужской красотой и мужественным трудом этих людей.

Через какое-то время прежний начальник, зная, что темой моего диплома в техникуме была «Автоматизация бетонного узла», предложил перейти во вновь созданный им отдел автоматизации при тресте «Оргтехстрой». Небывалые темпы жилищного строительства требовали огромного количества стеновых панелей. Как пироги пеклись они в пропарочных камерах на заводах ЖБИ Свердловска и в городах области. Автоматизация пропарочных камер, оснащение их контрольно-измерительными приборами, с последующей наладкой, было неслыханным делом в строительной отрасли. Я трудилась там несколько лет. Проезжая теперь по построенным в те годы микрорайонам, испытываю чувство причастности к каждому панельному дому, одновременно ощущая тошнотворный запах сырого горячего бетона. Наработалась, что называется, всласть.

А потом – САТИ: Служба автоматики и тепловых измерений Свердловэнерго. Ежегодно в августе – сентябре сотрудники службы выезжали на теплостанции Свердловской области для подготовки их к безаварийной работе в зимний период. Проверялись исправность и точность показаний различных приборов, по которым контролируется работа котлов, турбин и прочих агрегатов. С нескрываемым удовольствием я ездила в командировки. Регулировала установку термопар на котлах (каждый высотой с пятиэтажный дом) Богословской, Красногорской ТЭЦ, побывала даже на самой дальней – в Североуральске.

В 1967 году, когда пришла пора оформлять очередную командировку, выяснилось, что у меня нет паспорта. Нет его нигде: ни дома, ни на работе. Наладчики народ дружный – запереживали, на всякий случай порылись даже в маленьком месткомовском сейфе. Все понимают, что без паспорта не поселят в гостиницу, не выпишут пропуск на станцию. Не ехать нельзя – у каждого свой фронт работ. Потерять паспорт я не могла. Меня так воспитали: врать, терять и забывать – человек не имеет права. Пришла домой, села в углу дивана, закрыла глаза и долго смотрела в темную пустоту (кто-то научил). Не знаю, сколько прошло времени, и там, в темноте, появилось видение: крашеный–перекрашенный большой голубой сейф. Удивилась неимоверно, но легче от этого не стало: паспорта все равно нет, а день отъезда придвинулся вплотную. Таких старых сейфов в САТИ нет. На следующий день, возвращаюсь домой с работы, иду, как обычно, по четной стороне улицы Московской. Взгляд скользит по окнам поликлиники, и вдруг вижу большой облезлый голубой сейф! В первые секунды – столбняк, не могу сдвинуться с места, в голове мысль, что именно так сходят с ума, ведь пошли третьи сутки поиска главного документа в жизни советского человека.

Бегу к Столу учета. Дрожа, как при ознобе, заикаясь от волнения, прошу посмотреть, нет ли у них в сейфе моего паспорта. «Вот ваш паспорт, девушка. Он давно тут лежит – с весны. Вы так редко болеете и всегда торопитесь. Оформили больничный лист и убежали без паспорта!» Ну? Где еще вам так хорошо скажут и, главное, сберегут чужой документ?!

Потрясающе! Именно отношение медперсонала к своей работе, а это всегда отдача сил, энергии, сформировало фантом сейфа. Наверняка, другой сейф, из другого места мог бы и не откликнуться на мои «игры» с чем-то вроде бы нереальным. С этого и началась моя любовь к П. 2. Каждый раз, приходя в поликлинику (больше полувека), а с годами все чаще, я мысленно кланяюсь Столу учета. Специальность наладчика контрольно-измерительных приборов была широко востребована, т.к. позволяла трудиться где угодно: в мартеновских цехах, на заводах ЖБИ, на предприятиях пищевой промышленности и пр. Киповцы считались элитой и входили в когорту профессионалов, для которых «честь мундира» – превыше всего. Моя репутация, т.е. честь моего мундира, были спасены: я никого не подвела, согласно плотному графику состоялась череда командировок.

Работая в «Оргтехстрое», я поступила в 1965 году в Уральский госуниверситет и в 1971 году окончила кафедру искусствоведения. Через год мне предложили должность инспектора-искусствоведа в мастерских Художественного Фонда, а через полгода позвали консультантом в Союз художников.

В декабре 1974 года дают отпуск. Знакомые рекомендуют показаться врачам, хотя бы для профилактики. Записалась к невропатологу. Прихожу и вижу перед его кабинетом много пожилых явно нездоровых людей. Захожу и мямлю: «Извините доктор, что отнимаю у вас время, там столько больных». Договорить не дает: «Встали, глаза закрыли, руки вперед, достать пальцем каждой руки кончик носа». И вдруг кричит: «Откройте глаза, идите сюда!». Он пинком распахивает дверь своего кабинета: «Посмотрите! Вот они – все здоровее Вас! Что Вы с собой сделали? Где вы работаете? Когда Вы были последний раз в отпуске?». Выписывает элениум и требует начать принимать прямо сегодня днем и на ночь. Вечером пришла мама (зам. начальника отдела снабжения Верх-Исетского завода) и обомлела: я хожу от стенки к стенке, меня качает, я никакая. «Ты, которая не пьешь лекарства, зачем приняла такое сильное? Кто тебе его прописал?». «Мама! Это очень приятный молодой невропатолог нашей поликлиники». Примчался с работы муж. Мы просто обязаны быть сегодня в кафе «Москва» на банкете у нашего друга. Второго декабря (два дня тому назад) он защитил докторскую диссертацию. Мама мужу: «Одевай ее и отпаивай там водкой!». Когда отпуск закончился, я зашла к невропатологу. «Как самочувствие? Лекарство помогло? Продолжаете принимать?». «Нет. Помогла водка». «Так что же Вы мне сразу не сказали, что можете! Конечно, это лучше, чем любое лекарство!» – сквозь смех сказал врач. Следую его совету всю жизнь.

1991 год. Октябрь. Понедельник. У меня, директора Художественно-творческого объединения при Центре культуры и искусства, после двухнедельного отпуска день расписан по часам. Неожиданно выясняется, что я не только не могу встать с постели, но и пошевелиться. Ничего не болит, а поднять руку и дотянуться до телефона, чтобы хоть с кем-нибудь посоветоваться, не могу физически. Так и пролежала в некой прострации до трех часов дня, даже без позывов на естественные потребности организма. Как в замедленном кино удалось сползти с кровати, натянуть лежащую рядом одежду и, шатаясь оказаться на улице. На воздухе легче не стало. Полчаса я тащилась до родной поликлиники, хотя ходу от силы десять минут. Моя участковая врач Тамара Залмановна Рохлина вела прием. Народу было немного, но ее отличала удивительная способность: держать пациентов под дверью кабинета не менее двух часов (чтоб прониклись важностью момента или, чтоб ушли совсем и навсегда).

Ближе к пяти часам вечера в полуобморочном состоянии я все-таки оказалась в кабинете. Рохлина знала меня как одного из руководителей Свердловского общества еврейской культуры. Видела в президиуме и на праздниках. «Что с Вами? Что Вы с собой сделали? Вы видели себя в зеркале? Подойдите и посмотрите». Небольшое зеркало над раковиной отразило чье-то круглое лицо, совсем не похожее на мой вытянутый овал. Рохлина стала мерить давление, пульс и вдруг как ужаленная, вскочила, вылетела из кабинета с криком: «Сидите! Не вставайте! Время позднее – врачей никаких уже нет!». Она за руку привела меня в какой-то кабинет и плотно закрыла за собой дверь. «Твой участковый врач сказала, что ты перестала курить!» – «Можно я присяду?» – «Нет! Как приползла сюда со своим никаким пульсом, так и ползи обратно домой и выкури хотя бы одну сигарету! И запомни: в городе вообще нет врачей, которые умеют поднимать пульс» – стоя за своим столом, вопит на меня очередной невропатолог нашей поликлиники. Крашеная блондинка в мелких перманентных кудрях совсем «немедицинской» внешности напомнила мне продавщицу овощного магазина на картине художника Игоря Шурова «Девушка». «Может быть, это она и послужила прототипом для изображения хамства, стервозности, призрения к человеку» – подумалось мне и, помахав рукой врачихе, почти улыбаясь, я покинула кабинет.

Действительно, две последние недели я не курила, и не то чтобы мучительно бросала (при стаже курильщика более сорока лет), а просто ТАМ не хотелось и даже забылось, как и не бывало. Те две недели я прожила в другом мире – Мире, придуманном и продуманном Галиной Сергеевной Шаталовой. Ее ученики и последователи проводили и проводят на природе Школы ее имени. По разработанной ей системе они обучают комплексному подходу к своему здоровью через питание, дыхание в сочетании с бегом, купанием в холодной воде, обтиранием снегом, обливанием. Когда мне предложили поехать на такую Школу, (Шаталова еще только задумывала писать свои книги), я понятия не имела, чем они занимаются. Перед отъездом утром разыгралась мигрень. Лечить ее не умеют, надо отлежаться в темноте три – четыре дня, пока она сама не пройдет. Дочь взяла с меня слово, что, если мне будет так же плохо, не комфортно, я вернусь домой. «И плевать на деньги», – добавила она. Зеленая, плохо вменяемая, я доехала вместе со всеми до какой-то базы. Долго отлеживалась. Меня никто не тревожил, ни о чем не спрашивал. Голова могла болеть и от голода. Решила пойти поесть. Вид пищи не вызвал, как обычно при мигрени, отторжение. Приятный напиток, каша, овощи. Вокруг тихо беседовали, не торопясь ужинали. Я начала оживать, приглядываться, прислушиваться. Выяснилось, что здесь все блюда готовят почти без соли, а соль только каменная. Может быть, и поэтому тоже, мигрень потихоньку стала отступать. Попросила одну из инструкторов проводить меня в кабинет администрации: позвонить домой, успокоить дочь. Долго шли в морозной тишине при редких фонарях по территории то ли базы, то ли санатория, и я решилась спросить, для чего лично ей нужна «шаталовская школа». «У меня два сына. Я их очень люблю и не желаю, чтобы они из-под меня горшки выносили», – спокойно сказала сопровождающая. Ее ответ потряс меня своей житейской логикой. Я тут же приняла решение остаться. Может быть, здесь удастся узнать самое важное, что давно не дает мне покоя: как надо жить, чтобы уйти из этой жизни в мир иной «на своих ногах»? Тогда, если овладеть необходимой практикой, то на смену общепринятых банальных слов о своей любви к ближнему (в моем случаи к дочери), должно прийти ее реальное, осязаемое воплощение.

Беспорядочное чтение всевозможной литературы привели меня к любопытному выводу. Человеческое бытие (при всем его многообразии) состоит из трех непреложных фактов, общих для всех, независимо от пола, национальности, религии, страны рождения и проживания.

Первый факт – появление на свет – неподвластный воле родившегося человека.

Второй факт – создание своей семьи, продолжение рода. Зависит от менталитета личности и множества привходящих обстоятельств.

Третий и обязательный – уход из этого мира. Мало кому удалось проконтролировать свой переход в вечность.

Утром следующего дня все куда-то подевались, в комнате никого, в коридорах тишина. Подхожу к запечатанному на зиму окну второго этажа, прижимаю лоб к холодному стеклу (мигрень еще не кончилась) и вдруг вижу: на улице трое мужчин в одних плавках очень сосредоточенные и серьезные, молча, выливают на себя по два ведра воды с льдинками на поверхности. Октябрь, холод. «Боже! Где же все, – думаю я, – и что я буду с ними делать, если они умрут или им станет плохо?». Вскоре корпус наполнился радостью: зимнее солнце играло на помолодевших лицах моих вчерашних спутников по автобусу, соседей за ужином и по комнате. А потом две недели была долгая насыщенная жизнь с ранней побудкой, пробежкой по зимнему лесу, купанием нагишом в девственном снегу, общей зарядкой, обязательными танцами перед завтраком, обедом и ужином. Торжественно встречали прилетевшую из Москвы Галину Сергеевну Шаталову. Ее энергия завораживала. На проводимой ей двухчасовой зарядке она сама показывала упражнения и свой знаменитый шпагат. После обеда и небольшого отдыха Галина Сергеевна читала лекцию и проводила индивидуальные беседы. Просто не верилось, что эта женщина начала свой трудовой стаж на фронте военным хирургом.                             По заведенной традиции накануне отъезда в четверг проходил «отчетный» концерт, подготовленный участниками и инструкторами школы. Галина Сергеевна и ее любимый ученик, создатель уральской школы Константин Павлович Порожский, смеялись от души. Спустя годы вспоминается инсценировка, придуманная нашей командой: прилет инопланетян с датчиками – бигудями на головах для связи с другими цивилизациями. «Приземление» на нашу школу космической тарелки подтверждалось важным механизмом: у пришельцев была домашняя мясорубка (привезенная по просьбе работников кухне).

Ежедневная зарядка, полученная на Школе, спасает меня от больших проблем со здоровьем и постоянных болей в пояснице. Очередному новому неврологу в П. 2 решаю показать свежие (2010 года) рентгеновские снимки, посоветоваться. Врач разглядывает снимки и произносит: «Позвоночник плохой». «Покажите мне хороший!» – прошу я, имея в виду какой-нибудь плакат или другое наглядное пособие. «Ну, где в восемь утра, я возьму вам хороший позвоночник?». Внутри меня все запело и заплясало! «Вы можете хоть как-нибудь поднять руки и наклониться?» – нехотя и брезгливо просит доктор (это чувство свойственно не только врачам, но и друзьям, и родственникам по отношению к болящему). Увидев мои возможности с наклонами во все стороны и, как бы совсем проснувшись, грозно спрашивает: «Чьи снимки Вы мне принесли?». Теперь для меня восемь утра – время улыбки. И, правда, говорю я себе, согбенно ползя в душ, «где в это время я вам найду хороший позвоночник?». После душа с обливанием холодной водой я выйду чуть-чуть помолодевшая, почти прямая, а главное – уверенная в себе. А вы говорите, что врачи плохо служат своему призванию!                                 

«Жить будете долго и счастливо», – сообщает милейшая Светлана Ивановна Валеева, рассматривая на бегу в залитом солнцем коридоре П. 2 результаты моей ЭКГ. Она всегда торопится: ее авторитет среди пациентов непререкаемый. Все хотят попасть на прием только к ней. Соседи по двору всегда с придыханием говорят: «Пойду к Валеевой». С годами меня все чаще стали направлять на электрокардиограмму сердца. И, как только я укладываюсь на кушетку, появляется сама собой улыбка, и результат подтверждает раз и навсегда вынесенный приговор: «Жить будете долго и счастливо!». Слово врача – великая сила!                                                                                                                             

Дивное лето 1984 года. Мы, оставив дома кошек на попечение очень ответственного человека, поехали семьей в компании друзей отдыхать на Белоярское водохранилище. Через несколько дней блаженного отпуска в меня вцепился клещ. Сначала его, а потом и меня поили водкой под нытье мужа, что у меня дочь, а я не еду в город побороть зверя. На третий день сдалась, поехала в город и пришла в травмпункт, который находился в родной поликлинике. «В следующий раз приходите только в том случае, если Вас покусает тигр, а вашего клеща кормить гамма-глобулином уже поздно, может быть, ему и водки достаточно, без закуски», – на меня глядят шальные смеющиеся глаза хирурга. Видно он давно приучил своих медсестер к такому юмору. Все вроде бы делом заняты, а сами ждут моей рокировки. «Договорились», – сказала я и вышла из кабинета, к всеобщему разочарованию. Недоволен был и муж, ожидавший меня на базе отдыха, хотя бы «уколотой».

Канун Нового 1997 года. 30 декабря празднично одетая, с бутылкой хорошего вина для посиделок в любимом музее, я должна сначала дойти до банка, в который моя школа переводит мою зарплату за мои уроки по истории искусства. Забыв про уложенные осенью отполированные тротуарные плитки, теперь присыпанные снегом, я падаю на свободную(!) от бутылки руку. С трудом добираюсь до травмпункта на ВИЗ-бульваре. Долго отсиживаюсь в коридоре, превозмогая боль. Примчалась дочь: «Мамочка! Ты упала?» – «Нет, я …!» – из меня вылетел мат, да какой красивый! Никогда прежде я не употребляла это слово. Тут оно было к месту: от боли, от обиды на сорванный праздник, от захлестнувшей меня злобы на безмозглых чиновников, превративших город в сплошной каток. Плиточку они потом заменили, жаль, что не из своего кармана! Услышав от меня такое впервые, на испуганном лице дочери появилась улыбка. Оказывается, здесь принимает тот же самый хирург из нашей поликлиники. На его вопрос, что случилось, вяло сообщаю, что меня наконец-то укусил тигр за правую руку. Медсестры встрепенулись. Перелом. Гипс. Все радовались. Все-таки не тигр!

Прошло пару лет. Опять ВИЗ-бульвар. Травмпункт. Хирург: «Что опять тигр? Клещей в декабре нет. На что жалуетесь, что беспокоит?» – «Я не могу курить!». Улыбка озаряет его лицо, и он молодеет прямо на глазах своих, сильно раздобревших медсестер. «Не понял! Я-то причем? Как я могу помочь Вам курить?» – «Вы – единственный, кто может разрешить это затруднение! Вот видите: локоть не дает сгибаться левой руке, и я не могу донести сигарету до рта, рука просто не дотягивается, и это все из-за моего падения часа три тому назад». – «Возьмите сигарету в другую руку». – «Не могу. В правой руке всегда, когда я курю, телефонная трубка. Иначе я перестану звонить, и многие реально обидятся на меня. Так повелось». Со смехом он сам отвел меня на рентген. Перелом. Гипс. Через месяц под сводами жалкого травмпункта, (когда-то роскошной больницы специально выстроенной для Верх-Исетского завода), я курила и издали любовалась мощными сильными нежными руками травматолога, во второй раз прекрасно сложившими мои «разъехавшиеся» косточки.

2008 год. Назрела, как принято говорить, острая необходимость, а на самом деле тупая и шарообразная, показаться хирургу. В П.2 пришло новое пополнение и поколение. Молодой врач приятной внешности определил в мгновение ока паховую грыжу. Что может предложить хирург? Однозначно – резать. Чтобы как-то скрыть свое волнение, спрашиваю: «Отчего возникает такая напасть?». Молчит, строчит что-то в карточке и сквозь зубы: «Этиология неизвестна. Никто не знает». Я разглядываю его и начиню понимать, что за гладкой и сытой наружностью скрыта мучительная проблема. Времени у меня мало для того, чтобы как-то успеть ему помочь, но помочь надо, хотя бы во имя тех людей, которые ждут приема в коридоре. В данный момент, узнав о неминуемой операции, я представляю собой оголенный нерв. В этом беззащитном состоянии у меня иногда открывается «портал», через который откуда-то сверху приходит информация. Приходит как команда для исполнения: «Его надо развеселить, иначе он так и будет до конца приема вариться в себе, не в силах стать добрым пастырем своим больным». «О, доктор! Я точно знаю, отчего у меня грыжа. Послушайте. Я заразилась от своего кота. У него была большая грыжа, когда он пришел к нам с улицы маленьким. Его удачно прооперировали. Теперь – огромный красавец!». В полном ужасе с изменившимся лицом, врач отшатнулся от меня. Непроницаемая маска исчезла: в испуганных внимательных глазах читалось «Да она сумасшедшая!». Значит, мне удалось пробиться к человеческому «Я» нового хирурга и переключить его сознание с личной проблемы на чокнутую пациентку. Наверное, он еще долго рассказывал всем про ненормальную кошатницу, не догадываясь, что спустя десятилетия она продолжает улыбаться, вспоминая ошалевшего хирурга. Именно в этом кабинете я услышала незабываемые замечательные шутки про клеща и тигра. Спасительный юмор необходим не столько пациентам, сколько самим хирургам в их нелегкой профессии. Пусть сегодня это будут, если не тигры, то хотя бы коты!

«Если Вы не очень спешите, посидите немного со мной. Странное дело, я заметила, что, когда Вы рядом у меня перестает болеть голова». И это говориться мне?! Я сижу в кабинете старшего терапевта Линды Васильевны Кашпуровой и готова для нее буквально на подвиги, а не то, что просто задержаться. До Линды Васильевны мне никто из участковых врачей не предлагал пройти обследование на частоту работы пульса, а я, понятия не имела, что такое возможно. В течение суток на мне висел прибор к большой радости моих учеников младших классов, для которых я проводила уроки, как обычно, в Музее изобразительных искусств. Дети, не сговариваясь, решили, что этот черный ящичек – прямая связь с космосом. «Итак, наши исследования показали, что у Вас брадикардия, т.е. разреженный пульс. Особенно по утрам. С этим связано ваше плохое самочувствие в первой половине дня, низкая работоспособность. Дальше пульс приходит в норму. Вот почему вечером и ночью Вы – трудоголик. Надо смириться и соответственно организовать свой режим. Брадикардия не лечится. Мне понравился Ваш метод начинать день с душа и обливания холодной водой. Это действительно разгоняет пульс». Вот так Линда Васильевна освободила меня от мучительного комплекса неполноценности в моих собственных глазах и от бесконечных обвинений сотрудников, друзей, родни. Все всегда считали меня соней и не верили, что ночами я пишу, т.е. работаю. «И еще. Вы пришли и сказали, что считаете себя здоровым человеком. Да, это так. Благодарите за это своих родителей». Я шла от нее буквально потрясенная: только мудрый врач может одарить незнакомую ей женщину самодостаточностью и открыть глаза на простую, но неисполняемую истину – почитание памяти родителей. Прошли годы. Линда Васильевна живет в моем сердце. Чужой человек стал родным.

Если театр начинается с вешалки, то поликлиника – с регистратуры. «Талонов нет!». А как же! Иначе и быть не может! С этой фразы начинается общение у всех без исключения. У меня последние сорок пять лет. И как бы плохо мне ни было в этот момент, я непроизвольно улыбаюсь, как известной надписи на заборе, а там все равно – дрова. Так и тут: талонов нет, но все всегда оказываются в кабинете врача.

Бессменная Люба, которой еще симпатизировал мой папа в середине прошлого века, доросла до Любови Борисовны. Всегда неприступно строгая: место обязывает, иначе растерзать могут (кого угодно, только не ее). Я заглядываю к ней в «амбразуру». Стандартное безразличие сменяется улыбкой, в глазах зажигается свет. Еще несколько секунд и она начинает молодеть, превращаться в ту Любу, которую мало кто помнит. Тогда она старалась быть старше своей юности. Так было и летом 2007 года. Любовь Борисовна, исполнив обязательную программу под названием «талонов нет», оценив мое полудохлое состояние, предложила пройти к неизвестному мне новому терапевту в нашей поликлинике.

«На что жалуетесь?» – «Ни на что. Просто сегодня совсем кончились силы». Врач выдвигает ящик стола и начинает кормить меня шоколадом. ???!!! Так начался новый всплеск в моей любви к П. 2. Я не могу найти слова, чтобы передать мое восхищение и преклонение. Я даже боюсь произнести ее имя. Благосклонность в сочетании с профессионализмом и кладезем народных методов лечения просто потрясает. Мои многочисленные знакомые, среди которых есть ученые дамы, не могли поверить, что при первой же жалобе на боли в челюстях, участковый врач незамедлительно направила меня в стационар с диагнозом стенокардия (который тут же и подтвердился). И только когда они услышали через несколько лет об этом признаке от «самой» Малышевой по ТВ, вынесли вердикт, что в нашей поликлинике действительно работает врач «от Бога». Господи, спаси, и сохрани Веру Ивановну!

2013. Утро. Не раннее. «Марианна Карповна, Вам звонят из поликлиники. Врач, к которому вы записаны на завтра, заболел. Вы не будете возражать, если вас примет другой специалист?» Ноги подкосились, утро, пусть даже не раннее, не лучшее время для общения со мной. Но все–таки брадикардия не проявлялась в галлюцинациях. Первая мысль – мне никто не поверит. Вторая – меня разыгрывают. «Если Вы знаете, как меня зовут, назовите свое имя». – «Ольга Александровна. Рядом со Столом учета. Ваша карта и талон у меня. Надо подойти за пятнадцать минут». Гудки. Так, наверное, работают только платные поликлиники. Что же случилось в моей П.2? Пришла заранее, встала в уголок и поняла, что на самом деле я ничего не знаю про родную поликлинику. У открытого окошка – пациенты, в открытые двери кабинета непрерывно заходят врачи, медсестры. Работает компьютер, звонит телефон. В этом бурлящем море человеческих взаимоотношений штурман – Ольга Александровна. Ее маленький кабинет – капитанский мостик. Вот что-то случилось у врача дома, и надо перенаправить поток больных в другое русло. Надо отпустить медсестру на учебу и кем-то заменить. Надо разрешить конфликтные ситуации в регистратуре с пациентами. И так каждый день. Это «НАДО» висит над головой, как светящаяся в ночи реклама. (Я сама много лет жила под гнетом вечного «надо», но без него оказалось хуже). Ольга Александровна – образец выдержки.

Ее работоспособность воодушевила меня рассказать о врачах нашей поликлиники. Как всегда, я работала по ночам. В семь утра соседи идут за талонами в регистратуру, а я еще только ложусь спать. Они, конечно, решат, что я «не в своем уме» и, правда, как можно на полном серьезе любить поликлинику? Но она отвечает мне взаимностью. С некоторых пор я стала воспринимать поликлинику как живой организм. Вот, если я планирую на следующей неделе пойти в П.2 и в суете забываю об этом, неожиданно наплывает легкий голубовато розовый туман. Это в моем сознании светится как напоминание, аура поликлиники. Удивительно!

Итак. Заключительная, т.е. ключевая глава. Что делать, чтобы жить, а не доживать? Как преодолевать себя в себе? Как облегчить тяготы жизни?

Первый совет и главный: изменить свой настрой к врачам. От этого во многом зависит собственное самочувствие. Врачи только делают вид здоровых благополучных людей. А на самом деле они такие же незащищенные существа, как мы все. Им необходимо сочувствие, они нуждаются в нем, даже больше, чем многие из нас. Их специальность требует постоянной отдачи. Даже простое общение выматывает, требует терпения. Вспомните себя, хватает ли у вас сил выслушать незнакомого человека, пришедшего к вам даже не за помощью?

Вот вы идете на прием. Мысленно пожелайте доктору хорошего дня, здоровья, терпения. Заходя в кабинет, улыбнитесь, давая понять, что вы рады встречи именно с ним. Тем самым вы снимите с врача напряжение от предыдущего пациента и расположите к себе, практически, помимо его сознания.

Во время приема постарайтесь не поддаваться диктату, не теряйте своего достоинства. Вы не только пациент, но и интересный человек, личность. Врачи обучены лечить, а вы умеете то, о чем они даже не догадываются. Найти взаимопонимание очень непросто, но оно всегда основано на уважительном отношении к собеседнику.

Второй совет.       Чтобы уйти от боли, от депрессий, от жуткого настроения ПЕРЕКЛЮЧАЕМ МОЗГ. Находим для себя интересное или важное занятие, которое уводит мысли от болевых ощущений, от тоски. У каждого свое индивидуальное решение (шахматы, преферанс, лоскутное шитье, кроссворды и т.д.). Припомните, чем хотелось заниматься в детстве, в юности, но на это никогда не было времени. Теперь, когда болят ноги, спина и «тыр и дыр», и нет возможности много ходить, скажите спасибо Господу за годы активной жизни и наслаждайтесь любым видом творчества. А может быть, в вас дремлет поэт-песенник? Пишите и пойте, живите под радующую вас музыку – проверенный метод лечения.

Пожелание. Любите себя. За все хвалите себя. Соблюдайте элементарные правила приличия: завтрак надо заслужить. Поэтому. Из любви к себе делаем посильную зарядку. И только после этого – завтракайте! Начните день с победы над собой. Качество жизни зависит от внутреннего настроя. Во всем ищите и находите радость: в горячей воде из крана, в куске хлеба, в бессоннице. Бабушка Зисел говорила: «Хочешь быть счастливой, смотри на тех, кому хуже». Какая я счастливая, что хочу и могу писать!

Спасибо, что дочитали. Буду рада отклику. Желаю Вам примирение с собой и, хотя бы, перемирия на всей земле.

Марианна Карповна Браславская

18 января 2014 года. 5 час 37 мин. Утро. 5. 11. 2022. 23 часа 50 мин. Полночь."

Назад  Григорий Абрамович Варшавский